Плохая новость пришла из Крыма: что-то случилось с Пристинской. Она упала на пляже ни с того ни с сего, вероятно, потеряла сознание. Коцюба унесла ее в дом, и больше та на глаза наблюдателям не показывалась. А главное – биосканером не фиксировалась. Если бы это была настоящая Пристинская, Берг решил бы, что она умерла. Но в данных обстоятельствах…

В данных обстоятельствах дом на берегу моря становился центром непонятных событий. Время пешек заканчивалось, пришла пора двигать тяжелые фигуры. Лаура сообщала, что вылетает в Крым. Она была отличным сыщиком, но информацией, достаточной для адекватных решений, не владела.

Берг поморщился, потер висок. «А завтра суббота», – подумалось неожиданно. Значит, снова не удастся провести выходные с Кариночкой. Ничего, разгребет всю эту гадость и возьмет неделю отпуска. Даже две недели – пусть шеф только попробует не дать! И они всей семьей махнут в Южную Баварию, к родителям Рихарда. Уж там-то у них будет сколько угодно свободного времени для игр, прогулок в лес, на реку, на дальние взгорья. И сколько угодно настоящего домашнего пива и жареных колбасок, которые умеет готовить только мама.

И ни одного кальмара поблизости. Даже вареного.

Елена Коцюба. Земля, Крым, 2–3 августа

Весь день Вероника пролежала, оставаясь в своем страшном оцепенении. И Лена сидела с ней рядом, ожидая… чего? Она и сама не знала. Медведева буквально за руку уводила ее обедать, потом ужинать, что-то накладывала в тарелки. Лишь поздно вечером зловещее свечение погасло, кожа Ники вернула свой обычный вид. Пристинская открыла глаза, обвела взглядом комнату, будто не узнавая, заметила подругу, слабо улыбнулась.

– Лена…

Елена тут же метнулась к ней, присела на краешек кровати, схватила за холодные, безвольно лежащие поверх одеяла руки. Сердце в груди отчаянно заколотилось от радости и страха.

– Ника, миленькая, ты как?

– Никак. Я надеялась, это все, конец… Оказывается, нет.

– Ну ты что! Еще все будет замечательно. Ты же нашла талисман.

– Нет, Лена, я чувствую. – Вероника закрыла глаза, попробовала вздохнуть. И не смогла. – Дышать не получается… Страшно, когда я лежу так, разговариваю с тобой и не дышу?

– Нет, не страшно. Если тебе так легче, не дыши.

Вероника полежала молча. Затем попросила:

– Лена, помоги сесть.

Коцюба, подхватив ее за плечи, усадила в кровати, подложила подушку.

– Так удобно?

– Наверное. Я почти не чувствую тела. Будто попала внутрь чего-то неживого.

Елена закусила губу, не зная, что нужно сказать. Схватила лежащий на тумбочке томик.

– А хочешь, я тебе стихи почитаю? Какие твои любимые?

– Выбери сама, какие тебе понравятся.

Елена читала стихи до позднего вечера. Рассказывала о детстве, юности, об учебе в университете. Она о чем угодно готова была рассказывать, лишь бы не видеть бесконечную тоску в глазах подруги.

Когда время далеко перевалило за полночь, пришла Медведева.

– Что-то вы засиделись, девушки. Лена, тебе отдохнуть надо. – Обняла Коцюбу за плечи, мягко, но настойчиво потянула к двери: – Эту ночь я подежурю, твоя следующая. Ника, ты не возражаешь?

– Нет, конечно, не возражаю. Иди, Лена, отдохни.

Ночь пролетела как одно мгновение. Кажется, только что опустила голову на подушку, закрыла глаза, – а уже светло в комнате. Елена поднялась с кровати, надела шорты и привезенную Ярославой майку. За окном начинался новый день, такой же летний и пригожий, как вчерашний. Но радости от этого не было, одна тоска на душе. Даже в зеркало смотреть не хотелось.

Первым делом она заглянула в соседнюю комнату, к Нике. Казалось, та не меняла позы со вчерашнего дня, все так же продолжала сидеть, опершись о спинку кровати. Скосила глаза на открывшуюся дверь, попыталась улыбнуться. Сидевшая в кресле Медведева заметила ее движение, обернулась:

– Доброе утро. Что-то ты рано встала. Выспалась?

– Выспалась. Как у вас дела?

– Нормально. Если выспалась, иди причешись, умойся, позавтракай и тогда приходи.

Елена послушно развернулась, вышла из комнаты. Возвратилась через двадцать минут, выполнив все распоряжения.

Медведева осмотрела ее, кивнула одобрительно, встала:

– Теперь другое дело. Общайтесь, а я пошла.

Коцюба опустилась в освободившееся кресло. Да, все в комнате оставалось, как вчера. Лишь битое стекло Медведева убрала и аммиачная вонь выветрилась. Но какой-то посторонний запах в комнате присутствовал. Она принюхалась. Еле уловимо пахло миндалем.

– Синильная кислота. – Пристинская заметила, как шевелятся ее ноздри, грустно улыбнулась. – Ярослава предупреждала, что не подействует, но я надеялась.

– Почему, Ника?! – ужаснулась Елена.

– Устала. Не хочу так: умирать, воскресать, опять умирать. Неправильно это, плохо. Я не боюсь смерти, Лена, но только чтобы насовсем. Чтобы больше не было этого… А не выходит. Даже умереть не получается по-человечески. Инъекции в сердце, в аорту… Бесполезно. Знаешь, у меня и кровь не течет.

Предательская слезинка выкатилась из глаза, побежала по щеке Елены. Вероника заметила.

– Не плачь, Леночка. Мне не больно. Совсем.

Рихард Берг. Земля, Крым, 3 августа

Берг отпустил такси, огляделся. Поселок будто заснул в полуденном зное. Маленькая пустынная площадь, обветшавшее здание местного автовокзала, невзрачная двухэтажная гостиница. «Захолустье» – всплыло в памяти где-то вычитанное слово.

На площадке перед гостиницей пестрели зонтики летнего кафе, словно огромные экзотические грибы. Под крайним «грибком» сидела Лаура, потягивала сквозь соломинку коктейль. Увидела Берга, поднялась, улыбаясь, направилась к нему. В коротких светло-зеленых шортах, лимонно-желтом топе, из-под которого легкомысленно выглядывал пупок, и в белой бейсболке, комиссар Арман казалась такой же молодой, как десять лет назад. А то, что на талии у нее не добавилось лишнего за эти годы, Рихард видел воочию.

– Привет! С приездом! – Лаура бесцеремонно чмокнула его в щеку. – Я сняла тебе номер в этих трущобах. Выбирала самый лучший. Во всяком случае, вода идет, и кондиционер работает.

– Да ты что, здешние аборигены знакомы с благами цивилизации?

– Представь!

Лаура подозрительно серьезно посмотрела на него:

– Не будешь сердиться за то, что я сняла нам двухместный, под видом семейной пары? Для маскировки. – Увидев, как вытаращились глаза Берга, не выдержала, рассмеялась: – Не пугайся, я пошутила! Я живу в соседнем.

– У тебя шутки…

– Не сердись. Твой номер двенадцатый, мой – одинна дцатый. Иди, переодевайся. Я буду ждать в кафе.

Двенадцатый номер располагался на втором этаже гостиницы и оказался полулюксом – люксов здесь не имелось: видимо, у хозяев совести не хватило называть что-то в этом клоповнике люксом. Тут и с полулюксом явный перебор получался. Но вода действительно шла, причем и горячая, и холодная. А Берг бы не удивился, обнаружив в кранах только холодную. Или, еще смешнее в такую жару, только горячую. Но так как ожидания были приятно обмануты, то он не отказал себе в удовольствии постоять под душем. И только затем принялся рассматривать свое временное обиталище.

Две комнаты, гостиная и спальня. В гостиной – диван, два кресла, столик, экран ти-ви на стене, минибар со встроенным холодильником. Минибар блистал первозданной пустотой, в холодильнике одиноко лежала бутылка минералки. Все лучше, чем ничего. В спальне – кровать (не сравнить с их домашним полигоном), тумбочка, еще два кресла, платяной шкаф. Берг заглянул внутрь шкафа. Оказывается, Лаура не только номер сняла, но и «пляжным обмундированием» для напарника озаботилась: в шкафу лежали шорты, майка, бейсболка, сандалии и двое плавок. Аналогичный комплект приехал в чемодане Берга – подготовленный Лилией. Рихард вывалил его на кровать, сравнил. Один в один, разве что майки и бейсболки оттенками различались. Зато шорты и сандалии совпали с точностью до производителя. Он покрутил их в руках, хмыкнул. Надо же, оказывается, до таких мелочей… На миг кольнуло ощущение нечаянной вины, но он тут же отогнал его. Ерунда, Лаура сильная, она с этим прекрасно справляется. А одежда… Он будет носить эти комплекты по очереди, чтобы не обидеть ни одну из своих женщин.